Интервью с Аллой Осипенко

Интервью с Аллой Евгеньевной Осипенко

(К 40-летию балета «Антоний и Клеопатра»

в хореографии Игоря Чернышёва

в Ленинградском государственном академическом

Малом театре оперы и балета 11 июля 1968 года)

Алла Евгеньевна, расскажите, кому изначально принадлежала идея постановки балета по шекспировской трагедии «Антоний и Клеопатра»? Мне известно, что Игорь Дмитриевич Бельский имел к этому своё отношение.

Игорь Чернышёв начал ставить «Антония и Клеопатру» со мной и Реджепом Абдыевым, ещё не зная, где это будет показано. Но он надеялся, что его спектакль пойдёт в Кировском театре. Наши первые репетиции происходили в училище на Росси, в котором тогда директором был Шелков. Он же, через какое-то время, попросил нас оттуда со словами: «Такую порнографию при детях – а дети, конечно же, всё подсматривали в щёлочки – в школе я не допущу». И мы потом уже куда-то перебрались в другое место. Репетировали мы от случая к случаю. Что касается идеи создания балета «Антоний и Клеопатра», то она, конечно же, была, в первую очередь идеей Игоря и его жены – балерины Лены Чернышёвой. Потом, когда Чернышёв поставил уже достаточно много материала, то Кировский театр не захотел взять этот спектакль. И вот тогда он обратился к Малому театру, к Игорю Дмитриевичу Бельскому. Бельский ухватился за этот спектакль, который уже во многом был начат и сделан Чернышёвым в своей постановке.

Ни у Чернышёва, ни у Бельского не было сомнений в том, что первой Клеопатрой должны были стать именно Вы. Почему так сложилось, что премьеру этого спектакля в Малом театре станцевала другая балерина?

Да, Игорь-то начал ставить Клеопатру на меня. Но здесь была такая интересная история. Это был 1968 год. И у меня к тому времени было уже достаточное имя, правда, карьеры особенной в Кировском не было. И, когда я пришла сюда в Малый, на второй состав Клеопатры назначили Валю Муханову, которая здесь танцевала очень много. В те же времена правительство благодарило артистов различными званиями и премиями. У Вали этого ничего не было…

Извините, что Вас перебиваю, но мне хочется сказать – Муханова была одной из одарённейших балерин своего времени!

Очень хорошая балерина! Замечательная! Она была индивидуальность! Мы же с ней оказались абсолютно разными Клеопатрами. Она была такая силовая, сильная. Я же скорее выстроена вся на линиях. И, так вот, если вернуться к вашему вопросу, когда мы начали работать, я поняла, что – ну ещё у меня одна премьера. А тогда настроение было не очень приятное из-за ситуации в Кировском. И я предложила Бельскому: «Игорь, давай Валя станцует первый спектакль».

Может, с Вашей стороны, как артистки Кировского театра, такое предложение Бельскому было ещё и выражением такта по отношению к Малому театру?

И такта, и уважения тоже. Ведь в Малом я сама тогда танцевала, в частности «Лебединое» – после побега Нуриева меня в Кировском практически отовсюду сняли. С Бельским же мы решили, что для Вали важнее станцевать Клеопатру первой, чем для меня. Она станцевала премьеру и, потом, получила заслуженную. А позднее я вошла в этот спектакль, но не с Абдыевым.

То есть Вашим Антонием стал не Василий Островский, не кто-то другой из артистов Малого, исполнявших эту партию?

Здесь я начала репетировать с таким артистом как Витя Рыбий. Но по эмоциям, по тому, как ранее начинал ставить Чернышёв, это меня не очень устраивало. А к тому времени я уже имела Джона Марковского своим партнёром в Кировском. И именно его я предложила Чернышёву на партию Антония: «Вы знаете, Игорь, – сказала я Чернышёву, – я вижу совершенно другого Антония. С Рыбием у меня не получается то, что нам с вами хотелось в самом начале». «Ну и кого же вы хотите себе в партнёры?» «Марковского, я с ним уже понимаю, что нужно делать». На это Игорь мне отвечает: «Вы с ума сошли!». А надо знать, что Джон в то время числился как чисто лирический танцовщик, и в другом амплуа его не видели. «Давайте попробуем?». «Ну, хорошо, давайте попробуем». И вот мы начали репетировать. Собственно, поэтому ещё я так долго задержалась на этом спектакле. Потому, что поменяла партнёра. На нашей репетиции с Джоном Чернышёв потом сказал: «Ну, знаете ли, как это вы углядели!». Он остался очень доволен нашим дуэтом. И, таким образом, в этот спектакль мы вошли уже с Джоном. После чего даже наши балетные, которые бывают, порой, очень остроумными, сказали: «Если Осипенко, станцевав «Антония и Клеопатру», выиграла сто тысяч, то Марковский весь миллион». Они так сказали потому, что Джон начисто изменил о себе мнение. Что он не просто лирик, а что он и характерный танцовщик, что он может быть и актёром.

Какое участие в постановке «Антония и Клеопатры» принимала Елена Чернышёва?

Когда я репетировала Клеопатру, она постоянно присутствовала. Мы с ней дружили и обсуждали всё, что было связано с этой партией. И некоторые идеи в спектакле ей принадлежали. Правда, она никогда этого не выставляла напоказ, дескать, «это моя идея» и так далее. В этом смысле она вела себя очень деликатно. Она всё отдавала на откуп Игорю. Но то, что в этом спектакле была и её заслуга, думаю, и сам Игорь не стал бы отрицать.

Как происходил репетиционный процесс у Вас с Чернышёвым? Трудно ли Вам с ним работалось?

Нет, нет. Не было трудно. Да и потом, знаете, как судьба складывается, я, когда-то, ещё в школе, когда все мы ещё учились, была пионервожатой в этом классе: Селюцкий, Викулов, Рассадин, Нисневич, Чернышёв. Я их прекрасно всех знала. Каждый из них представлял собой индивидуум. И по характеру они были такие же. И если я была, скажем, в восьмом классе, а они где-то в пятом, то они издевались надо мной как могли. Потом уже с ними со всеми я столкнулась в театре. Больше всех у меня ещё в школе вызывал интерес Игорь. И, пожалуй, только с ним я оставалась до конца на Вы. Хотя я со всеми этими мальчиками всегда старалась быть на Вы. В Игоре был какой-то стержень. В работе с ним было очень легко. Он же очень эмоционален.

Когда у меня была с собой кассета «Клеопатры» в Америке, то там мне сказали: «Этого не может быть. Неужели это поставлено в 1968 году?» – а это был уже конец 90-х годов. – «Да нет же, этого не может быть». «Как же не может быть, – отвечала я, – убедитесь сами». По тем временам, Чернышёв, конечно же, очень оригинально мыслил в хореографии. Тем более имея меня в руках – я ведь уже привыкла, что балетмейстеры из меня лепили, что хотели. Он очень интересно ставил. Эмоции наши абсолютно совпадали. Видение того, что мы делали, тоже совпадало. Мы были абсолютные единомышленники.

В чём заключался талант Чернышёва–хореографа?

Ну, вы знаете, он был просто талантливый человек. Как говорил Семён Соломонович Каплан: «Талант в карман не спрячешь». И Чернышёв не мог этого сделать. Своим же обаянием он умел увлекать других. А это очень, очень важно.

Скажите, в одном из своих интервью Вы говорите, что Чернышёв хотел с Вами поставить свою версию «Жизели», но эта работа не состоялась. Почему? И не жалеете ли Вы об этом?

Очень жалею. Когда Игорь работал главным в Куйбышеве, он неожиданно предложил поставить «Жизель» на меня, как бы забыв о том, что это романтический спектакль. Но в те годы у меня было очень сильное увлечение Джоном. И жизнь, казалось, не складывалась. Джон же тогда ушёл на пенсию и при этом не имел никаких званий. Работа его уже не так увлекала. И, когда я ему сказала, давай поедем в Куйбышев и будем делать спектакль с Игорем, то он отнёсся к этому как-то без особого рвения. И эта работа не состоялась.

Скажите, много ли Ваших актёрских и пластических находок в «Антонии и Клеопатре» Чернышёва?

Ну, они, конечно же, есть в этом спектакле. В этом отношении с Игорем было довольно просто. Он доверял моему вкусу, моей интуиции по отношению к своей хореографии. И, сочиняя, он шёл от меня тоже.

Как публика принимала премьеру «Антония и Клеопатры»?»

Публика принимала замечательно. И я очень жалею, что этот спектакль сейчас не идёт в репертуаре театров. Может, правда, его со временем нужно было как-то подсократить и несколько отредактировать в соответствии с новым временем. Но этот спектакль был настолько индивидуален. Настолько Чернышёв в нём был своеобразен в хореографии.

В наше время страсти бушуют и не известно, куда они приведут. В «Антонии» у Игоря была абсолютно точная, ясная, страстная любовь. Там была такая подавляющая страсть, такая любовь, которая на все времена. Это рассказ о любви, которой сейчас уже не существует – почему мне так жалко, что он сегодня не идёт.

Отождествляли ли Вы себя, в какой-то мере, со своей героиней?

Вы знаете, как: я привыкла в жизни обращать внимание на всё, что происходит вокруг меня. И ничего стараюсь не пропускать. И тому же учениц своих учу. И я не боюсь даже им сказать: «Вспоминайте всё, вплоть до того, что происходит с вами в постели. Это тоже нужно для сцены». Поскольку на сцене, порой, очень важно передать силу своей любви, знать о том, что ты говоришь, что хочешь сказать. Тогда же я уже имела сложности во взаимоотношениях с Марковским, и от этого спектакль оказался мне наиболее близок. Сегодня же он гораздо ближе мне по каким-то душевным и сердечным качествам, чем, например, «Каменный цветок». В «Клеопатре» можно было проявить себя как женщина, как женщина, которая прошла путь в жизни. Это такая безвозрастная роль.

Скажите, видели ли Вы версии «Антония и Клеопатры» Чернышёва в Эстонии и Куйбышеве?

Не только видела, но и танцевала в Эстонии. Но там, с Май Мурдмаа, я договорилась о том, что в их спектакле я буду сохранять рисунок хореографии Чернышёва, поставленный на меня.

Одной из ярких и самобытных Клеопатр на сцене была эстонская балерина Кайе Кырб, в репертуаре которой была одноактная версия балета Чернышёва. Вам не приходилось видеть её в «Антонии и Клеопатре?

Видела. И она мне очень понравилась. Это была совершенно другая Клеопатра. Понимаете, мне нравится, когда каждый привносит своё видение в образ, не повторяя предыдущего исполнителя.

Беседовал Роман Володченков

24 июля 2008 года. Михайловский театр