Интервью
с Аллой Евгеньевной Осипенко
(К 40-летию балета «Антоний и Клеопатра»
в
хореографии Игоря Чернышёва
в Ленинградском
государственном академическом
Малом театре
оперы и балета 11 июля 1968 года)
Алла Евгеньевна, расскажите, кому изначально принадлежала
идея постановки балета по шекспировской трагедии «Антоний и Клеопатра»? Мне
известно, что Игорь Дмитриевич Бельский имел к этому своё отношение.
Игорь Чернышёв начал
ставить «Антония и Клеопатру» со мной и Реджепом Абдыевым, ещё не зная, где это
будет показано. Но он надеялся, что его спектакль пойдёт в Кировском театре.
Наши первые репетиции происходили в училище на Росси, в котором тогда
директором был Шелков. Он же, через какое-то время, попросил нас оттуда со
словами: «Такую порнографию при детях – а дети, конечно же, всё подсматривали в
щёлочки – в школе я не допущу». И мы потом уже куда-то перебрались в другое
место. Репетировали мы от случая к случаю. Что касается идеи создания балета
«Антоний и Клеопатра», то она, конечно же, была, в первую очередь идеей Игоря и
его жены – балерины Лены Чернышёвой. Потом, когда Чернышёв поставил уже
достаточно много материала, то Кировский театр не захотел взять этот спектакль.
И вот тогда он обратился к Малому театру, к Игорю Дмитриевичу Бельскому.
Бельский ухватился за этот спектакль, который уже во многом был начат и сделан
Чернышёвым в своей постановке.
Ни у Чернышёва, ни у Бельского не было сомнений в том, что
первой Клеопатрой должны были стать именно Вы. Почему так сложилось, что
премьеру этого спектакля в Малом театре станцевала другая балерина?
Да, Игорь-то начал ставить Клеопатру на меня.
Но здесь была такая интересная история. Это был 1968 год. И у меня к тому
времени было уже достаточное имя, правда, карьеры особенной в Кировском не
было. И, когда я пришла сюда в Малый, на второй состав Клеопатры назначили Валю
Муханову, которая здесь танцевала очень много. В те же времена правительство
благодарило артистов различными званиями и премиями. У Вали этого ничего не
было…
Извините, что Вас перебиваю, но мне хочется сказать –
Муханова была одной из одарённейших балерин своего времени!
Очень хорошая балерина!
Замечательная! Она была индивидуальность! Мы же с ней оказались абсолютно
разными Клеопатрами. Она была такая силовая, сильная. Я же скорее выстроена вся
на линиях. И, так вот, если вернуться к вашему вопросу, когда мы начали
работать, я поняла, что – ну ещё у меня одна премьера. А тогда настроение было не очень
приятное из-за ситуации в Кировском. И я предложила Бельскому: «Игорь, давай
Валя станцует первый спектакль».
Может, с Вашей стороны, как артистки Кировского театра, такое
предложение Бельскому было ещё и выражением такта по отношению к Малому театру?
И такта, и уважения тоже.
Ведь в Малом я сама тогда танцевала, в частности «Лебединое» – после побега
Нуриева меня в Кировском практически отовсюду сняли. С Бельским же мы решили,
что для Вали важнее станцевать Клеопатру первой, чем для меня. Она станцевала
премьеру и, потом, получила заслуженную. А позднее я вошла в этот спектакль, но
не с Абдыевым.
То есть Вашим Антонием стал не Василий Островский, не кто-то
другой из артистов Малого, исполнявших эту партию?
Здесь я начала
репетировать с таким артистом как Витя Рыбий. Но по эмоциям, по тому, как ранее
начинал ставить Чернышёв, это меня не очень устраивало. А к тому времени я уже
имела Джона Марковского своим партнёром в Кировском. И именно его я предложила
Чернышёву на партию Антония: «Вы знаете, Игорь, – сказала я Чернышёву, – я вижу совершенно другого
Антония. С Рыбием у меня не получается то, что нам с вами хотелось в самом
начале». «Ну и кого же вы хотите себе в партнёры?» «Марковского, я с ним уже
понимаю, что нужно делать». На это Игорь мне отвечает: «Вы с ума сошли!». А
надо знать, что Джон в то время числился как чисто лирический танцовщик, и в
другом амплуа его не видели. «Давайте попробуем?». «Ну, хорошо, давайте
попробуем». И вот мы начали репетировать. Собственно, поэтому ещё я так долго
задержалась на этом спектакле. Потому, что поменяла партнёра. На нашей
репетиции с Джоном Чернышёв потом сказал: «Ну, знаете ли, как это вы
углядели!». Он остался очень доволен
нашим дуэтом. И, таким образом, в этот спектакль мы вошли уже с Джоном.
После чего даже наши балетные, которые бывают, порой, очень остроумными,
сказали: «Если Осипенко, станцевав «Антония и Клеопатру», выиграла сто тысяч,
то Марковский весь миллион». Они так сказали потому, что Джон начисто изменил о
себе мнение. Что он не просто лирик, а что он и характерный танцовщик, что он
может быть и актёром.
Какое участие в постановке «Антония и Клеопатры» принимала
Елена Чернышёва?
Когда я репетировала
Клеопатру, она постоянно присутствовала. Мы с ней дружили и обсуждали всё, что
было связано с этой партией. И некоторые идеи в спектакле ей принадлежали.
Правда, она никогда этого не выставляла напоказ, дескать, «это моя идея» и так
далее. В этом смысле она вела себя очень деликатно. Она всё отдавала на откуп
Игорю. Но то, что в этом спектакле была и её заслуга, думаю, и сам Игорь не
стал бы отрицать.
Как происходил репетиционный процесс у Вас с Чернышёвым?
Трудно ли Вам с ним работалось?
Нет, нет. Не было трудно.
Да и потом, знаете, как судьба складывается, я, когда-то, ещё в школе, когда
все мы ещё учились, была пионервожатой в этом классе: Селюцкий, Викулов,
Рассадин, Нисневич, Чернышёв. Я их прекрасно всех знала. Каждый из них
представлял собой индивидуум. И по характеру они были такие же. И если я была,
скажем, в восьмом классе, а они где-то в пятом, то они издевались надо мной как
могли. Потом уже с ними со всеми я столкнулась в театре. Больше всех у меня ещё
в школе вызывал интерес Игорь. И, пожалуй, только с ним я оставалась до конца
на Вы. Хотя я со всеми этими мальчиками всегда старалась быть на Вы. В Игоре
был какой-то стержень. В работе с ним было очень легко. Он же очень
эмоционален.
Когда у меня была с собой
кассета «Клеопатры» в Америке, то там мне сказали: «Этого не может быть.
Неужели это поставлено в 1968 году?» – а это был уже конец 90-х годов. – «Да
нет же, этого не может быть». «Как же не может быть, – отвечала я, – убедитесь
сами». По тем временам, Чернышёв, конечно же, очень оригинально мыслил в
хореографии. Тем более имея меня в руках – я ведь уже привыкла, что
балетмейстеры из меня лепили, что хотели. Он очень интересно ставил. Эмоции
наши абсолютно совпадали. Видение того, что мы делали, тоже совпадало. Мы были
абсолютные единомышленники.
В чём заключался талант Чернышёва–хореографа?
Ну, вы знаете, он был
просто талантливый человек. Как говорил Семён Соломонович Каплан: «Талант в
карман не спрячешь». И Чернышёв не мог этого сделать. Своим же обаянием он умел
увлекать других. А это очень, очень важно.
Скажите, в одном из своих интервью Вы говорите, что Чернышёв
хотел с Вами поставить свою версию «Жизели», но эта работа не состоялась.
Почему? И не жалеете ли Вы об этом?
Очень жалею. Когда Игорь
работал главным в Куйбышеве, он неожиданно предложил поставить «Жизель» на
меня, как бы забыв о том, что это романтический спектакль. Но в те годы у меня
было очень сильное увлечение Джоном. И жизнь, казалось, не складывалась. Джон
же тогда ушёл на пенсию и при этом не имел никаких званий. Работа его уже не
так увлекала. И, когда я ему сказала, давай поедем в Куйбышев и будем делать
спектакль с Игорем, то он отнёсся к этому как-то без особого рвения. И эта
работа не состоялась.
Скажите, много ли Ваших актёрских и пластических находок в
«Антонии и Клеопатре» Чернышёва?
Ну, они, конечно же, есть
в этом спектакле. В этом отношении с Игорем было довольно просто. Он доверял
моему вкусу, моей интуиции по отношению к своей хореографии. И, сочиняя, он шёл
от меня тоже.
Как публика принимала премьеру «Антония и Клеопатры»?»
Публика принимала
замечательно. И я очень жалею, что этот спектакль сейчас не идёт в репертуаре
театров. Может, правда, его со временем нужно было как-то подсократить и
несколько отредактировать в соответствии с новым временем. Но этот спектакль
был настолько индивидуален. Настолько Чернышёв в нём был своеобразен в
хореографии.
В наше время страсти
бушуют и не известно, куда они приведут. В «Антонии» у Игоря была абсолютно
точная, ясная, страстная любовь. Там была такая подавляющая страсть, такая
любовь, которая на все времена. Это рассказ о любви, которой сейчас уже не
существует – почему мне так жалко, что он сегодня не идёт.
Отождествляли ли Вы себя, в какой-то мере, со своей героиней?
Вы знаете, как: я
привыкла в жизни обращать внимание на всё, что происходит вокруг меня. И ничего
стараюсь не пропускать. И тому же учениц своих учу. И я не боюсь даже им
сказать: «Вспоминайте всё, вплоть до того, что происходит с вами в постели. Это
тоже нужно для сцены». Поскольку на сцене, порой, очень важно передать силу
своей любви, знать о том, что ты говоришь, что хочешь сказать. Тогда же я уже
имела сложности во взаимоотношениях с Марковским, и от этого спектакль оказался
мне наиболее близок. Сегодня же он гораздо ближе мне по каким-то душевным и сердечным качествам, чем, например,
«Каменный цветок». В «Клеопатре» можно было проявить себя как женщина, как
женщина, которая прошла путь в жизни. Это такая безвозрастная роль.
Скажите, видели ли Вы версии «Антония и Клеопатры» Чернышёва
в Эстонии и Куйбышеве?
Не только видела, но и
танцевала в Эстонии. Но там, с Май Мурдмаа, я договорилась о том, что в их
спектакле я буду сохранять рисунок хореографии Чернышёва, поставленный на меня.
Одной из ярких и самобытных Клеопатр на сцене была эстонская
балерина Кайе Кырб, в репертуаре которой была одноактная версия балета
Чернышёва. Вам не приходилось видеть её в «Антонии и Клеопатре?
Видела. И она мне очень
понравилась. Это была совершенно другая Клеопатра. Понимаете, мне нравится,
когда каждый привносит своё видение в образ, не повторяя предыдущего
исполнителя.
Беседовал Роман Володченков
24 июля 2008 года. Михайловский театр